Зависимое поведение
Сегодня поговорим про зависимое поведение, про ощущение себя зависимым, и почему эта тема красной нитью проходит через большинство клиентских запросов на терапии. Поговорим про взаимосвязь зависимости в отношениях с такими явлениями как взросление, автономность, свобода, власть, идентичность и её формирование, способность оправдывать какие-то ожидания, отвращение, терпение, инфантильность, страх несовершенства или быть неудобным.
Зависимость определяется как такой тип взаимоотношения двух явлений, как причина и следствие. Это означает, что одно невозможно без другого. Когда мы говорим про зависимость, большинство из нас склонно думать, что эта тема точно не про меня. Какой же я зависимый? Я взрослый сформировавшийся человек, деньги сам зарабатываю. Я в этом месте предлагаю посмотреть на обсуждаемую тему под таким углом: в младенчестве мы все абсолютно зависимы. Если нас бросят, мы 100% погибнем. Потому что сами мы не способны заботиться о себе, добыть пищу, приготовить, съесть её. Вообще ничего не можем.
Не то, чтобы мы это понимали, будучи грудничками — мы тогда вообще ничего еще не были способны понимать. Но инстинкты наши работали безотказно: если мама отдалялась, нам становилось неуютно, страшно, плохо. Если маме было плохо, нам тоже становилось плохо, потому что срабатывал страх, что мама может отдалиться.
Дальше происходило наше взросление. В контексте обсуждаемой темы можно говорить, что взросление — это процесс снижения моей зависимости от окружающей среды, в первую очередь от мамы и папы. Процесс приобретения автономии. И вот какое дело. Мы уже давным давно большие тети и дяди, у нас даже свои семьи, дети, работы, фирмы, квартиры, машины, дачи… Но когда маме плохо, нам тоже плохо. И мы чувствуем отголоски того страха и тревоги. Когда мама обижена, мы охвачены этими тяжелыми переживаниями. Более того, мы даже заранее улавливаем страх того, что мама обидится. И это зависимость.
Более того, мы не можем не замечать, что похожие ощущения можем испытывать в отношениях с другими родственниками, друзьями, коллегами, начальником и даже с собственными детьми. Совсем другой вопрос, что мы с этим делаем. Кто-то старается угодить, оправдаться, загладить вину. Кто-то склонен обесценить партнера, убедить себя, что это он виноват. В любом случае это противоречие как-бы вынуждает нас что-то с ним сделать. Нам тяжело просто оставить всё как есть и с легкостью переключиться на повседневные дела.
Вот про это состояние моей опосредованности от других мы сегодня и говорим. Про то, насколько моё самоопределение, моя идентичность сегодня зависит от моего окружения. Насколько сильно к примеру она страдает во время ссоры с родителями или из-за увольнения с работы. Или во время долгих поисков работы. Насколько это занимает наше внимание, насколько важно и серьезно. Насколько мы способны оставаться собой, чувствовать себя устойчиво и достойно. Мы замечаем, что в этом смысле люди делятся на более и менее устойчивых. Мы также замечаем, что менее устойчивые склонны искать какой-то допинг в виде переедания, алкоголя, никотина, деструктивных отношений.
Допинг или панацея
Зависимое поведение, зависимые состояния, часто связаны с не вполне осознаваемым стремлением найти некое универсальное средство, которое мне поможет чувствовать себя лучше. Для кого-то это трудоголизм до такого состояния, когда больше я уже не могу сделать, теперь-то уж точно можно расслабиться. Для кого-то — алкоголь. Прихожу с работы и ощущаю, что если не выпью, не смогу расслабиться — напряжение не отпускает. Для кого-то — поесть. Чувствую смутную неудовлетворенность, и по выработавшейся привычке пытаюсь что-то сделать, чтобы эту неудовлетворенность, этот дефицит приглушить, насытить. Ем, и чувствую, что происходит не совсем то, что мне нужно, тут есть какое-то не попадание в нужную потребность. Но и остановиться не могу, потому что тогда мой дефицит начинает звенеть ещё сильнее.
Причина и следствие в твоей жизни
Тут становится понятно, про какую автономию мы говорим. Это не столько про способность прокормить себя и обеспечить себе крышу над головой. Это про способность чувствовать себя причиной в своей жизни. Видеть, что я — причина, а моя жизнь — это следствие меня самого.
Для зависимого человека такой взгляд недоступен. Он скорее склонен ощущать себя следствием, видя или чувствуя, что есть досадная причина, почему мне плохо. Это может быть что угодно от обиженной мамы или идиота-начальника до несправедливых законов и продажных судов. Всегда найдется что-то, что портит мою жизнь. О, сколько сил бросается на то, чтобы что-то сделать с причиной! Исправить партнера, доказать родителям, заслужить на работе. Вся жизнь превращается в бесконечный процесс взаимодействия с причинами.
Для зависимого как бы недоступен этот уровень ощущения себя, когда ясно видна взаимосвязь меня сегодняшнего и моего будущего. Как будто есть заборчик, который выше меня, и он не позволяет мне увидеть, какую я сам себе строю жизнь. И в итоге я в растерянности оглядываюсь, и вижу только те факторы, которые сегодня влияют на моё состояние (мама, папа, работа, друзья-подруги, дети и так далее по списку). В этом смысле я оказываюсь не способным к собственной ответственности за свою жизнь, постоянно видя всё так, что эту ответственность обязательно со мной кто-то должен разделить.
Этот непонятный феномен легко раскрывается, например, в разговоре с курильщиком. Вроде бы совершенно очевидно, что каждая сигарета — это серьезный вред здоровью и сокращение продолжительности активной жизни, да еще и серьезный риск преждевременной смерти. Но в разговоре с ним ты неизбежно заметишь, что есть как будто какой-то заслон — он всё видит, всё понимает, кроме реальной причинно-следственной связи между выкуриваемой прямо сейчас сигаретой и неизбежным будущим. В этом месте есть непонятная слепота, прикрываемая чем угодно: от бравады в стиле «кто не курит и не пьёт….», до некой обреченности и фатализма. При этом даже связь с инстинктом самосохранения как будто нарушена.
Возможно про похожий механизм тебе будет интересно прочитать в статье Зависимость через отрицание.
Идентичность через принадлежность
Из-за нехватки собственной способности к формированию идентичности довольно типично испытывать тягу примкнуть к какой-то группе, социуму, ощущать принадлежность к чему-то большому. В детстве это могут быть компании, кружки, секции, движения. В более взрослом возрасте — это могут какие-то компании в любом их проявлении, будь то родительский комитет или принадлежность к профессии. Это могут быть политические организации, работа в крупной фирме. В каком-то смысле патриотизм — это тоже проявление тяги к идентичности через национальное определение.
Горизонтальные связи
Как правило автономность связана с возможность легко формировать горизонтальные способы взаимодействия. Зависимый же человек будет испытывать сложности к примеру увидеть в учителе, полицейском, докторе, продавце живых людей. Он будет склонен строить с окружающими контакт, в основном опосредованный этими социальными ролями. Как будто люди — это некие роботы со своими программами, которые нельзя нарушать. Как будто взять и поговорить с клиентом по душам — будет не уместно, страшно, наказуемо, стыдно.
Что тут видит терапевт
Как мы говорили выше, корни нашей зависимости находятся в глубоком детстве, когда мы действительно были абсолютно зависимы, когда сформировался впечатался в наш способ взаимодействия с окружающим миром этот страх отвержения, страх быть оставленным, страх предстать неподходящим, страх предъявления себя.
Кому-то повезло больше, и в нужный момент он получил поддержку, которая помогла сформировать достаточно внутренней поддержки, собственной силы, энергии, ресурса, чтобы стать достаточно автономным. Кому-то повезло меньше. Это не его вина. Это его трагедия. Ребенок попадал в такие ситуации, с которыми не мог справиться. С ним делали такие вещи, противостоять которым просто не было сил или возможности. Чтобы не разрушиться, психика нашла такой механизм приспособиться к агрессивной и противоречивой внешней среде. Потому что ребенок чувствовал, что бороться с этим дальше, бороться энергичнее — опасно.
Трагедия в том, что большинство из нас склонны винить себя в этом месте. За слабость, за неспособность, за малодушие, за трусость. И это будни терапевтической работы. Мы вспоминаем, мы исследуем, мы замечаем, что нельзя винить ребенка в том, что он был просто не способен сделать, не способен вынести. Что пора прекратить постоянно требовать от себя быть всесильным, ловким, удачливым и успешным. Что все мы — живые люди. Что у нас есть слабости, уязвимости, мы делаем ошибки. И в этом наша индивидуальность, в этом мы прекрасны. Что не идеальность делает нас привлекательными в глазах других людей, а наша индивидуальность, с казалось бы бросающимися в глаза несовершенствами.
К сожалению, как бы мне ни хотелось сейчас поделиться и рассказать побольше, я хорошо понимаю, что прочтение этого текста не сделает тебя более автономным. Что эти вещи раскрываются и становятся пластичными на терапии. Это не простой и не быстрый процесс, затрагивающий очень интимные места, где много ранимости и уязвимости. Одновременно это и целебный процесс, позволяющий находить и закреплять новые способы взаимодействия с собой, где я — причина, вместо привычной с самого глубокого детства колеи.